![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Impression: М&М
Ну-с, настала моя очередь засорять ваши френдленты своими впечатлениями о «Мастере и Маргарите». Я не тормоз, это у нас телевизора нет. Принципиально. Из энторнета последняя серия докачалась пару дней назад, и сегодня мы торжественно приступили к семейному просмотру.
Положительных впечатлений пока (по итогам первых двух серий) три.
Берлиоз — просто хорош. Ни прибавить, ни убавить.
Врач в сумасшедшем доме. Совершенно чудный такой профессор дореволюционной закалки. Впечатляет.
Ну и Понтий Пилат. Он не просто хорош. Он великолепен. Неподражаем. В первой же его сцене с Иешуа — тема раскрыта полностью. До меня даже при многократном прочтении не дошла полностью эта трактовка, а здесь — буквально, как по башке стукнули: и как я раньше этого не замечала? У прокуратора бешено болит голова, но обязанности никто не отменял, он вынужден слушать очередное дело — наверняка какая-нибудь туфта, но нужно, нужно этим заниматься. Приводят Иешуа, Пилат с трудом, продираясь сквозь дикую боль, вникает в материалы дела, убеждается, что перед ним не опасный преступник, а безобидный слегка сдвинутый философ, с которым довольно занятно побеседовать, даже вечная головная боль куда-то испарилась, он уже начинает испытывать к нему легкую симпатию (что непозволительно прокуратору!), и тут, под самый конец: на тебе! «Дело явно липовое: всё как на ладони, но пятую неделю долбит допрос... » Пришли новые материалы. Оскорблял императора. Такое Рим не простит. В первую очередь ему, Пилату. И как в течение нескольких секунд меняется интонация на его лице: недоумение, легкая обида: ну что же ты, я надеялся еще послушать тебя, я даже начал верить твоим глупостям, и тут же — мгновенно берет себя в руки и становится тем, кем ему и полагается по должности: жестоким прокуратором Иудеи Понтием Пилатом. Лишь чуть позже, на мгновение позволяет своим мыслям вырваться наружу: в разговоре с Каиафой. Без свидетелей. Сам Каиафа не в счет — у Пилата явно есть на него своя управа… Самая великолепная сцена.
Ну а теперь о плохом.
Про то, что от вида Кота тянет блевать, не сказал только слепой. Не буду оригинальной в этом мнении.
Воланд. Ну это же не дьявол! Это старичок-рохля-божий одуванчик, который пытается притворяться грозным. Получается очень плохо.
Поэт Бездомный. Никакой он не поэт, а шпана пролетарского происхождения. Правильно его в дурку засунули.
КАКОГО ЧЕРТА ОНИ НАДЕЛИ НА ПИЛАТА ПИДОРСКИЕ КОЛГОТКИ???
Почему иудейский первосвященик Каиафа (кстати, с какого васаби его обозвали Каифой? Они что — читали Булгакова в Гоблинском переводе? Урродыбл.) ходит в одеждах, более подобающих какому-нибудь византийскому патриарху? Я, конечно, могу и ошибаться в этом вопросе, все-таки не часто доводилось видеть иудейских первосвящеников, но почему-то мне кажется, что не так они должны были одеваться.
Ладно, завтра продолжим просмотр. Не расслабляйтесь, продолжение наверняка следует.
Upd. Я поняла, что они сделали не так. Нужно было Гафта с Басилашвили ролями поменять. Из Гафта вышел бы великолепный Воланд.
Положительных впечатлений пока (по итогам первых двух серий) три.
Берлиоз — просто хорош. Ни прибавить, ни убавить.
Врач в сумасшедшем доме. Совершенно чудный такой профессор дореволюционной закалки. Впечатляет.
Ну и Понтий Пилат. Он не просто хорош. Он великолепен. Неподражаем. В первой же его сцене с Иешуа — тема раскрыта полностью. До меня даже при многократном прочтении не дошла полностью эта трактовка, а здесь — буквально, как по башке стукнули: и как я раньше этого не замечала? У прокуратора бешено болит голова, но обязанности никто не отменял, он вынужден слушать очередное дело — наверняка какая-нибудь туфта, но нужно, нужно этим заниматься. Приводят Иешуа, Пилат с трудом, продираясь сквозь дикую боль, вникает в материалы дела, убеждается, что перед ним не опасный преступник, а безобидный слегка сдвинутый философ, с которым довольно занятно побеседовать, даже вечная головная боль куда-то испарилась, он уже начинает испытывать к нему легкую симпатию (что непозволительно прокуратору!), и тут, под самый конец: на тебе! «Дело явно липовое: всё как на ладони, но пятую неделю долбит допрос... » Пришли новые материалы. Оскорблял императора. Такое Рим не простит. В первую очередь ему, Пилату. И как в течение нескольких секунд меняется интонация на его лице: недоумение, легкая обида: ну что же ты, я надеялся еще послушать тебя, я даже начал верить твоим глупостям, и тут же — мгновенно берет себя в руки и становится тем, кем ему и полагается по должности: жестоким прокуратором Иудеи Понтием Пилатом. Лишь чуть позже, на мгновение позволяет своим мыслям вырваться наружу: в разговоре с Каиафой. Без свидетелей. Сам Каиафа не в счет — у Пилата явно есть на него своя управа… Самая великолепная сцена.
Ну а теперь о плохом.
Про то, что от вида Кота тянет блевать, не сказал только слепой. Не буду оригинальной в этом мнении.
Воланд. Ну это же не дьявол! Это старичок-рохля-божий одуванчик, который пытается притворяться грозным. Получается очень плохо.
Поэт Бездомный. Никакой он не поэт, а шпана пролетарского происхождения. Правильно его в дурку засунули.
КАКОГО ЧЕРТА ОНИ НАДЕЛИ НА ПИЛАТА ПИДОРСКИЕ КОЛГОТКИ???
Почему иудейский первосвященик Каиафа (кстати, с какого васаби его обозвали Каифой? Они что — читали Булгакова в Гоблинском переводе? Урродыбл.) ходит в одеждах, более подобающих какому-нибудь византийскому патриарху? Я, конечно, могу и ошибаться в этом вопросе, все-таки не часто доводилось видеть иудейских первосвящеников, но почему-то мне кажется, что не так они должны были одеваться.
Ладно, завтра продолжим просмотр. Не расслабляйтесь, продолжение наверняка следует.
Upd. Я поняла, что они сделали не так. Нужно было Гафта с Басилашвили ролями поменять. Из Гафта вышел бы великолепный Воланд.